Священник Сергий Чечаничев
18 мая — день памяти иконы «Неупиваемая Чаша».
Как-то за чаем в церковной трапезной речь зашла о том — следует ли помогать людям, которые имеют пристрастие к алкоголю и о свободе их воли. Мнения разделились.
Наш псаломщик Петр Иванович рассказал свою историю.
— Вы знаете, что мне уже на шестой десяток перевалило. Вырос я здесь в Питере, за Нарвской заставой, был некрещеным и жил без Бога. Юность пришлась на семидесятые годы прошлого века, так называемую «эпоху застоя» и виделась тогда, как вечный праздник, а сегодня, как сплошная пьянка. Многие мои друзья того времени уже в могилах, а мне Господь не только послал исцеление от этой болезни, но и сподобил помочь моему старшему брату в борьбе с этим недугом…
— Это было более двадцати пяти лет назад и началось с нашего Крещения. Крестились мы уже в зрелом возрасте. Мне было под тридцать, а брат на семь лет старше.
Однажды, теплым июльским днем я гулял по нашему питерскому парку Победы с детской коляской, в которой подремывал мой младший сын. На одной из аллей на скамейке сидел старик. Его лицо покрывала благообразная седая борода, а голову — старая соломенная шляпа. Когда мы поравнялись, старик встал и подошел к нам.
— Молодой человек! У вас ребенок — крещеный? — спросил он.
— Нет, некрещеный, — ответил я недоуменно, — а зачем его крестить?
— Вам надо обязательно покрестить ребенка, иначе весь ваш род вымрет, — сказал старик. Я пришел еще в большее замешательство:
— Ну, что вы? Как это вымрет?
— Меня зовут отец Николай — представился старик. Я много лет cлужил священником, но сейчас уже на пенсии. Говорю вам, — обязательно покрестите ребенка.
Я уже несколько пришел в себя и с комсомольским задором вступил в полемику:
— Вот, в войну, в печах все горели, и крещеные, и некрещеные, какая разница?
Батюшка посмотрел пристально мне в глаза и со вздохом произнес:
— Войну, послал нам Господь, за грехи наши….
Для меня все слова священника были каким-то «темным лесом». Какие «грехи», как это «род вымрет», какое «крещение»? О чем это он? Наверное не в себе… Поэтому, поговорив так пару минут мы разошлись в разные стороны, но вдогонку он мне еще раз крикнул:
— А вы все-таки обязательно покрестите ребенка!
В тот год праздновалось тысячелетие крещения Руси и, уже осенью я все-таки решил покрестить детей. Да и сами мы вместе с братом захотели приобщиться к русской традиции, к культуре и принять святое Крещение. Но до храма нам было никак не дойти.
В конце зимы в феврале мы с супругой и детьми, как-то гуляя, переходили через подземный переход под Московским проспектом. Я держал на руке младшего сына и вдруг почувствовал, как кто-то сзади крепко взял меня за рукав куртки:
— Молодой человек, у вас ребенок крещеный? — услышал я вопрос и обернулся. Передо мной стоял отец Николай. Наверное, это и был момент моей встречи с Богом. Потому что встретиться спустя почти восемь месяцев в пятимиллионном городе с человеком, с которым мысленно разговаривал все это время, было самым настоящим чудом. Отец Николай меня не узнал, но в этот раз я быстро сориентировался и ответил:
— Нет, некрещеный, но мы очень бы хотели покреститься, да вот, все никак не собраться.
— Если хотите, я смогу покрестить вас на дому.
— Конечно, хотим.
— Тогда дайте мне номер телефона. В ближайшую субботу я вам позвоню и договоримся.
Мы крестились. Но время прозрения еще не наступило. И слова отца Николая, сказанные нам после Крещения, о том, что теперь следует вести благочестивую жизнь, регулярно посещать храм, исповедоваться и причащаться мы пропустили мимо ушей. Брат работал тогда в «оборонке», писал кандидатскую диссертацию. Но, когда Союз развалился, «оборонку» прикрыли и попал он в полный плен к «зеленому змию».
Прошло четыре года. Брат пил. Семьей он так и не обзавелся. Старенькие наши папа и мама взмолились: «Сделай хоть, что-нибудь! Погибает же он, уже до умопомрачения допился…». Вот и пришло мне тогда на ум отправить брата куда-нибудь на принудительное лечение от алкоголизма. Но при этом подумалось, что хорошо бы ответственность за это насилие на кого-нибудь другого переложить. Решил, что попробую переговорить с каким-нибудь священником. Попрошу, чтобы он «благословил» эту идею.
Тогда — более двадцати лет назад здание нашей старинной церкви находилось в полуразрушенном состоянии. Пришел я ближайшим воскресным утром на Литургию. В храме только несколько пожилых женщин и бабушек стояли. Так сложилось, что старшая сестра моей супруги помогала в восстановлении храма, поэтому меня сюда и занесло. Перед Причастием батюшка вышел к аналою:
— Ну, кто еще не исповедовался?
И вот, ко мне эти бабушки подходят и подталкивают меня к священнику, мол, иди на исповедь. А я сопротивляюсь и упираюсь, ибо вовсе не за этим пришел. Но, в конце концов, оказался у аналоя.
Посмотрел на меня батюшка и спрашивает: — Ну, что у тебя?
Я отвечал заранее заготовленным монологом о том, что брат пьет и надо бы его на принудительное лечение отправить, и вот хотелось бы посоветоваться…
Батюшка посмотрел мне в глаза и сказал:
— Насилием никто и никогда ничего хорошего не добивался. Не надо этого…
Я, как-то опешил и отошел в сторону. Как же так? Некоторое время постоял в недоумении — что же теперь делать? Тут на меня опять старушки налетели:
— Ну что, ты, исповедался? Что батюшка сказал?
Мне опять пришлось отбиваться от них: — Не исповедовался, не знаю, как… отстаньте….
Но не тут-то было. Чуть ли не пинками и тычками в спину они опять протолкнули меня к аналою. Батюшка улыбнулся: — Ну чего тебе еще?
— Да, вот, тут говорят, что исповедоваться надо…
— А ты исповедовался когда-нибудь?
— Нет, не приходилось…
Батюшка посмотрел на меня и также с улыбкой по-доброму спросил:
— Ну, что, каешься в своих грехах?
Я как бы на автомате, будучи в полной прострации, закивал головой: — Каюсь! Каюсь!
Батюшка накрыл меня епитрахилью и прочитал молитву. — Ладно. Иди, причащайся.
Я словно в полусне достоял до Причастия, потом подошел к Чаше и причастился.
И когда уже после службы шел к автобусу, вдруг ощутил в себе такое чувство легкости и чистоты, как будто в роднике с живой водой омылся. Так я стал прихожанином…
Брат продолжал пить. С работы его уволили. В новую коммерческую жизнь он совершенно не вписывался. И я попросил батюшку взять его на работу в храм. Так брат оказался в нашем храме, в качестве сторожа. Он начал молиться, причащаться и продержался около трех лет. Потом несколько раз срывался в запой, уходил из храма и опять возвращался. А батюшка терпел все эти исходы и принимал его обратно.
Как-то братик по благословению батюшки даже дал обет о воздержании от недуга пьянства. Но вскоре нарушил его. Батюшка назначил ему епитимью — сорок раз прочитать Покаянный канон. Канон этот, как вы знаете, совсем небольшой, читается за десять минут. Брат эту епитимью исполнял два года. Позже он мне рассказывал: «Возьмешь молитвослов, а руки дрожат, язык становиться ватным…». Представляете, какие страдания совершенно трезвый человек должен испытывать. Какая уж тут свободная воля… Свободная воля — у духовно здорового человека, да вот, кто из нас здоров?
Прошло еще несколько лет. Церковные службы с исповедью и причастием сделались внутренней потребностью и необходимостью. Не скажу, что я много пил, но бывало. И вдруг пришло осознание, что алкоголь мешает мне в жизни. И тогда на домашних молитвах я своими словами начал просить Господа: «Господи, исцели меня от недуга пьянства! Помоги мне, Господи избавиться от этого порока!». Прошло еще три года. И все это время тяга к алкоголю не отступала, а иногда и усиливалась.
В очередной Петров пост, который в тот год длился четыре недели, удалось мне по милости Божией удержаться от употребления алкоголя. И не только в пост, но и на некоторое время после его окончания. Все какие-то дела мешали. Получилось так, что почти три месяца я вообще не употреблял спиртного и как-то даже весьма соскучился по этому делу. А поскольку осенью в нашей семье и в семьях близких родственников начиналась череда дней рождения и застолий, то я все-таки решил «развязать».
Но самостоятельно «развязать» мне мешало какое-то непонятное внутреннее чувство. Поэтому на ближайшей исповеди я начал «деревянным» языком объяснять батюшке, что уже три месяца не пил, но вот скоро у родственников будут дни рождения… и затем, уже просительно заглядывая ему в глаза, пробормотал:
— Может мне уже можно, ну хоть понемногу?
Батюшка улыбнулся и как бы вкрадчиво спросил:
— А что, выпить-то тебя сильно тянет?
Я воспринял этот вопрос, как предзнаменование положительного решения и с радостью алкаша, которая овладевает им в предвкушении выпивки, закивал головой:
— Тянет! Тянет!
— Тогда тебе лучше совсем не пить, — уже серьезно и весьма твердо сказал батюшка.
Честно говоря, я не рассчитывал на такой поворот разговора и не продумывал варианты ответов. У меня просто сама собой наклонилась голова, скрестились под благословение ладони и с языка свалились слова:
— Благословите, батюшка, совсем не пить!
Батюшка благословил меня и в некотором оцепенении я отошел от аналоя.
И вот уже много лет после этого благословения не испытываю никакой непреоборимой тяги к спиртному. То есть, тягу-то я иногда испытываю, но по милости Божией удается ее перебарывать.
Брат работал при храме уже помощником батюшки по административно-хозяйственной части. Но через два года после моего исцеления, он вновь сорвался.
Я бросился к батюшке с вопросом: — Что делать?
И он благословил меня читать за брата каждый вечер по одной кафизме из Псалтыри.
Прошло два месяца, но запой не прекращался. Тогда я опять обратился к батюшке: «Что еще можно сделать?» Батюшка благословил меня в дополнение к Псалтыри читать в течение сорока дней акафист иконе Божией Матери «Неупиваемая Чаша». Конечно, надо сказать, что о брате горячо молился и сам батюшка, и многие наши прихожане.
Процедурно, для спасения брата, ибо такой опыт уже имелся, необходимо было, чтобы он не употреблял алкоголь в течение пяти суток, после чего можно сделать укол химзащиты, который снимает химическую зависимость организма к алкоголю.
Прошло сорок дней. Я читал акафист. Брат находился на грани смерти. Он не мог принимать пищу и почти не спал, только выпивал понемногу с местными забулдыгами.
Со слезами на глазах, я просил его: — Потерпи, братик, не пей. Посиди дома, а через пять дней укол сделаем. Мы же все любим тебя…
— Нет, — отвечал он также с плачем, — жить мне немного осталось, хочу умереть. Ты сейчас уйдешь и я, вслед за тобой пойду. Найду мужиков, кто-нибудь да нальет…
Я ушел и внутренне переживал состояние некоего отупения и отчаяния от такого, как казалось, нескончаемого и непреодолимого несчастья. Но через пять дней брат позвонил мне и совершенно трезвым голосом сказал, что «завтра готов ехать к врачу». Я не стал задавать лишних вопросов, и ответил, что подъеду на машине к девяти утра.
На следующий день мы поехали в клинику и ему поставили химзащиту. Еще через неделю брат вернулся в храм на работу. Спустя пару месяцев, когда он окончательно пришел в себя, мы как-то заговорили о тех событиях… Не удержавшись, я спросил его, как получилось, что ему удалось тогда продержаться эти пять дней?
Брат ответил, что после моего ухода он пошел на улицу и сразу нашел местных алкашей. Они возвращались из аптеки с двумя десятками стограммовых пузырьков с низкокачественным спиртом под названием «красная шапочка». Все вместе пошли на квартиру, к одному из собутыльников. Брат взял пустой стакан. Вылил в него целый пузырек, выдохнул и залпом выпил. Но, не успел он опомниться, как только, что принятый внутрь спирт «пулей» вылетел из него обратно в стакан. Он опешил и автоматически, влил спирт обратно в себя. Однако и на этот раз вся жидкость из него вылетела, но уже не в стакан, а в кухонную раковину, до которой он едва успел добежать.
Брат открыл другой пузырек. Вновь налил в стакан и выпил, но ситуация повторилась. Его вырвало и спирт опять попал в раковину. «Что-то не лезет», — виновато сказал брат, обратившись к дружкам, и обидевшись на весь мир, пошел домой. Три дня он отлеживался, пил чай, потом стал понемногу есть, а на шестой день позвонил мне.
Из всего этого горького опыта, мне видится, что искушение осуждением и самооправданием, является еще большим злом, чем искушение недугом пьянства. Ибо пьющий человек находится, как бы в безумном состоянии, поскольку его воля парализована и подавлена. И пребывая в плену своего порока, не способен он, ни к какому самостоятельному сопротивлению или к проявлению свободной воли. Это касается не только пьянства, но и всех других страстей, которыми пленяется человек.
Братик, как вы знаете, и поныне продолжает работать в храме. А меня несколько лет назад батюшка благословил быть псаломщиком и помогать в алтаре. Иногда я с ужасом думаю, а что бы было, если священник тогда в парке не подошел ко мне или если бы наши старушки не подтолкнули меня к аналою, когда я в первый раз оказался в Храме?
Ведь никакой моей свободной воли в этих случаях не проявлялось.
А те, кто говорят, что у них нет желания участвовать в спасении близкого человека, ибо тот якобы «сам сделал свой выбор» в пользу греха или какого-то порока, могут утратить связь с Господом. Потому что, участвуя в таинствах и вычитывая молитвы, не сделали самого главного — не проявили милости к своему ближнему. Следовало бы всем нам задуматься, о том, что мы сами можем являться причиной духовных заболеваний близких людей. А из-за своего самолюбия и эгоизма сваливаем на них и свою вину, и свою ответственность. А как же быть с сокрушением собственного сердца? А если предположить, что на их месте мог оказаться любой из нас, а они вместо нас страдают? И если это так, то никакие наши молитвенные стояния не смогут послужить оправданием перед Богом, ибо говорит всем нам Господь: «милости хочу, а не жертвы» (Мф.12:7).
Мы просим милости у Бога для себя, но по отношению к другим — милостивыми быть и не собираемся. Где же элементарная логика? Если мы, не проявляя милосердия к нашим ближним, просим Бога быть милостивым по отношению к нам?
Где-то я читал, что один купец писал святому Макарию Оптинскому о том, что от него ушла прислуга и знакомые ему люди просили принять на это место деревенскую девушку. И купец спрашивал у старца — стоит ли ее принимать? Старец ответил ему: «Принимай». Но вскоре купец прислал письмо, в котором просил разрешения уволить новую прислугу. Он называл ее «сущим бесом» и писал, что, как только она появилась в его доме — он стал постоянно злиться и потерял всякое самообладание. А старец ответил купцу, что ни в коем случае нельзя выгонять эту девушку, ибо это ангел Божий, которого послал Господь для того, чтобы тот купец смог увидеть, сколько в нем скрывается затаенной злобы. Ибо предыдущая прислуга не способна была показать ему этого.
А, что если Господь попускает болезни и страдания окружающих нас людей только для того, чтобы показать, сколько в нас затаенной злобы и не милосердия?
Но, конечно,- оговорился Петр Иванович, — все следует делать с рассуждением. И если нет сил или терпения, или если жизни угрожает опасность от буйного пьяницы, то все это особые случаи, при которых необходимо советоваться с духовным отцом.
А свобода воли, это, наверное, как некий вектор устремления в каждом человеческом сердце, который может склоняться к добру или к злу. И вот если в сердцах наших и в глазах Божиих этот вектор, как волеизъявление устремляется к доброделанию, то Господь посылает нам Свое благословение, которое становится источником доброй, благодатной энергии для нашей жизни — и земной, и вечной. Но если в глубине наших устремлений затаились эгоизм или корысть, или лукавство, или не искренность, или, своеволие, то думаю, что, в глазах Божиих это видится, как зло, которое в случае не раскаяния, а тем более самонадеянного упорства может привести к погибели.
Поэтому, лучше не надеяться на свою волю, а просить Бога, как просили в молитве Оптинские старцы: «Господи, руководи Сам Ты моею волею и научи меня молиться, надеяться, верить, любить, терпеть и прощать».
