Елена Кучеренко
Недавно отец Евгений отпевал молодого парня. То, что от него осталось. Он погиб, потому что в него прилетел украинский дрон. А незадолго до этого он помогал спасать людей из магазина, куда тоже прилетело.
В тот день, когда батюшка мне это рассказал, я спросила его совсем о другом. Меня больше интересовало, что он думает об известной шумихе вокруг имени отца Андрея Ткачева.
– Эти пишут то, те – это. Я читаю, путаюсь и мечусь. Вы-то что обо всем этом думаете?
– Я думаю, что кому-то заняться нечем.
Там, на новых территориях, месяц назад в одном маленьком городке в магазине погиб человек. Страшно, что погиб, но чудо – что один. Вот такие современные чудеса.
Был конец рабочего дня, люди забирали детей из садика, который совсем рядом, а потом заходили в тот магазин – отовариться. «Скупляться», – как там говорят. И в этот момент случился прилет.
– Погиб старенький дедушка, а другие получили осколочные ранения, но все остались живы, – рассказывал отец Евгений. – Там оказался парень из нашего села. Он недалеко работал. Оттаскивал людей, когда пожар начался, помогал перевязывать. Такое всё. А через, наверное, недели три они с отцом поехали помидоры продавать, километров за пятьдесят. Там рынок есть. По пути туда они встали перед блокпостом. И в них влетел украинский дрон! С той стороны, где сидел пацан. Его внутри машины просто размазало. И из-за того, что он весь удар принял на себя, отца сильно контузило, но он остался жив. И вот я этого парня отпевал. Машина была гражданская, люди везли помидоры. Они очень небогатые, у них не микроавтобус какой-то, что можно было перепутать. Обычная легковуха. Взяли – и убили просто. Такая вот штука.
А сегодня у нас перебили газ и свет. Свет дали, а газа нет. Лес горел. Водозабор обстреляли. Каждый день что-то. А еще разговаривал с человеком. Рассказывал, как ушел от дрона. Двести на машине впилил, и он отстал. Удалось удрать. А так дроны со скоростью 140 летают. Матушка вот пишет, просит, чтобы я домой не ехал пока. Обстрел рядом. Осколки на крышу сыпятся. Сама на полу в дочкиной комнате лежит. Так вот и живем.
Кстати (хотя это совсем, конечно, не кстати), парня того, который помидоры вез, убило недалеко от наших позиций. Там всё близко на самом деле. А бойцам с позиций тех мы с читателями моими недавно детекторы дронов передали. Один из военных – выпускник Сретенской семинарии, но по мирскому пути пошел. Узнали мы через знакомого дьякона, что им там нужно, деньги собрали и купили. Бойцы были очень благодарны, сказали, что реально спасают им жизнь.
А тогда послушала я отца Евгения и удалила свои посты на ту «животрепещущую» тему, потому что понимала: правда – нечем заняться. Проживи я так хотя бы день, не до дрязг в интернете мне было бы.
Проживи я так хотя бы день, не до дрязг в интернете мне было бы
Вообще, сейчас между людьми какая-то пропасть. Не в том смысле, что одни хорошие, а другие – плохие. И наоборот. Мне даже сложно объяснить.
Как будто стоял дом. Жили в нем соседи, дружили. В гости друг к другу ходили. Достаток у всех одинаковый, ну плюс-минус. Радости похожие, проблемы тоже. А потом – раз, прошла посередине подъезда трещина. И у одних все так и стоит, как раньше. И проблемы какие и были. Кофемашина сломалась. А у других все гремит, рушится, на соплях держится. Прожили день – слава Богу. И понимать этим «соседям» друг друга все сложнее.
Вот тот же отец Евгений с матушкой в самом начале СВО взяли себе домой двух лежачих больных. Но я об этом сто раз уже писала. Пожилую женщину после инсульта и ее дочь – ментального инвалида. А деваться было некуда. Света нет, газа нет, воды нет, люди в прогулочном канале черпали и на кострах еду готовили. И ухаживать за женщинами некому. Ну и снаряды летают – до кучи.
Я тогда одной своей московской знакомой это рассказала.
– Они так, наверное, отвлечься пытаются. Чтобы не думать.
Отвлечься. Вот так это видится из Москвы. Переживаешь из-за новостей – не читай. Сходи в кафешку, в парикмахерскую, на маникюр. Отвлекись. И вроде как и нет ничего.
Ну вот и те «отвлеклись». Матушка за два года из дома выходила один раз – на свадьбу дочки. А так даже в храм к батюшке своему возможности не было. Ну и во время обстрелов лежали с отцом Евгением в обнимку и молились. В подвал же этих больных не унесешь. А без них – как?
А я, например? Я все отца Евгения спрашиваю:
– Ну когда? Когда это все закончится?
Новости опять же, «ядерка» на носу, Третья мировая. Страшно. Предатели внутри, враги снаружи.
– А здесь все иначе видится. Когда ты каждый день умереть можешь, ты думаешь только о том, как бы не предать Христа, – ответил он.
Когда ты каждый день умереть можешь, ты думаешь только о том, как бы не предать Христа
Ну и пошла я пить кофе. У нас же не каждый день.
Или вот. Мы с Ларисой с одного прихода. Ваньку – сына ее – я с его подросткового возраста, наверное, знаю.
Когда началась мобилизация, призвали его. Ему уже за двадцать. Мы тогда на амуницию какую-то ему собирали, потому что он тощий. В бронике том – как ложка в стакане был.
Сразу их куда-то в горячую точку закинули. Тогда же неразбериха еще была. И в какой-то момент перестал Иван на связь выходить. Месяц, наверное, ни слуху, ни духу не было. А потом нашелся в госпитале – раненый.
Подлечился и опять на фронт вернулся. А больше полугода назад, наверное, опять пропал.
Лариса сослуживцев его нашла. Рассказали, что на позицию, где сын ее был, снаряд прилетел. Мертвым его никто не видел. А живым остаться было невозможно. И пройти туда нельзя – там украинцы.
Полгода уже молится мать за сына, как за живого. Похоронки-то нет. Может, в плену? К старцу какому-то ездила известному.
– Живой, – сказал. – Молитесь.
Письма во все инстанции пишет, чтобы хоть что-то узнать.
Вот такая жизнь.
А у меня самая большая проблема сейчас, чтобы Маша моя, с которой я на курорте отдыхаю, ротавирус какой-нибудь не подцепила. И возмущаюсь, что супов в столовой в этом году три вида, а не пять, как в прошлом.
А ведь еще недавно одинаково вс было. А теперь – как две половины дома: одна рушится, в другой все по-старому.
Один мой знакомый недавно сетовал, что не жизнь теперь, а бункер. За границу съездить с детьми сложно, да и товаров, к которым привык, уже нет.
Я его понимаю. Если ты к чему-то привыкаешь, с какой стати отвыкать?
Мы недавно были в Алуште. Там женщина – горничная из Волновахи. Рассказала, как с детьми неделю в подвале сидела, пока над головой грохотало.
– А они смотрят на меня: «Мама, все же хорошо будет, правда, все же хорошо?» «Да, все будет хорошо». А сама вижу эти их глаза и выть хочется. Зато когда вышли, знакомый смеялся: «Ну что, соседка, под огород копать не надо? Вспахали тебе все?» Там снарядами все перекорчевано.
А ведь когда-то одни продукты любили. И там, и там дети. Одни за границу хотят, другие – жить.
И там, и там дети. Одни за границу хотят, другие – жить
А без товаров да, сложно.
– Светлоликие и демократичные страны убрали лекарства из России. Но готовы демократично поставлять, только левыми путями, – сказала мне как-то знакомая, которая связана с онкологическим центром.
– Не мы это начинали, не нам и разбираться. Пусть там – наверху. А мы – пацифисты, – пишет приятель.
– Не перестаю удивляться жертвенности наших людей, – рассказывает женщина – волонтер из военного госпиталя.
К ним поступил раненый. Три дня повоевал всего. Пошел добровольцем, потому что там погиб его друг, – и сразу ранение.
Знакомая врач пишет мне письмо на большом количестве листов, как тяжело ей жить в стране, где она прямо задыхается без свободы слова. Дальше я не читала, удалила и все, потому что другой врач закрыл собой от дрона семерых прооперированных им спецназовцев. Принял удар на себя и погиб.
И чудеса. Даже чудеса у нас разные. У Тони, нашей четвертной дочки, было чудо – самое настоящее. Она очень хотела щенка – шпица. Молилась. А я не хотела. После дворняги Мухи я зареклась заводить собак. Даже не знаю, в какой момент у меня в голове и сердце что-то сломалось, и я сказала мужу, что еду за песиком. Ну и все. Зная меня, это правда чудо.
Мальчишка лет двенадцати тоже молится каждую службу. Слезно, горько. Еще недавно же в храм не затащить было. Подросток. Но пропал без вести отец-контрактник. Два месяца уже не слышно о нем ничего. А там бои шли кровавые. Позвонил! Жив! ЧУДО! Услышал Господь мальчишкину молитву.
И у знакомой моей из Луганска – чудо!
Бомбили их не так давно. Ну, большинство читало. Я написала ей, спросила, как и что.
– Привет. Мы нормально. Сын должен был быть там в компьютерном клубе с ребятами, но засиделся дома в компьютере и опоздал. Слава Богу!!! Он только ехал туда, когда были прилеты.
Нет, я не за то, чтобы всем бросать жить. Это как, знаете, говорят:
– Белгород обстреливают, а Москва так и поет и пляшет!
А когда «Крокус» был, так мне даже написали:
– И что все так всполошились? Вон – Белгород, Курск, Донбасс…
Далась всем эта наша Москва! У нас, знаете, сколько тысяч мобилизованы? А сколько собирается гуманитарки, знаете? Так пойдите – узнайте. И в зависти еще покайтесь, потому что Москва вам и в мирное время как бельмо на глазу.
И в Донецке поют! И во время ВОВ пели. И жить сейчас надо всем «и за того парня».
Но да, есть такое «течение» – быть пацифистами и делать вид, что всего этого нет, что у тебя своя жизнь, свои проблемы. Кофемашина сломалась.
Есть такое «течение» – быть пацифистами и делать вид, что всего этого нет, что у тебя своя жизнь, свои проблемы
Или тренд такой новый – новости не читать и сохранять психологическое здоровье. И несут доморощенные психологи на своих страницах какую-то позитивную чушь и ни слова о войне. А за стеной у них вдова плачет.
Не нужно погрязать в новостях, конечно. Лучше к Богу обратиться.
– Нам что теперь, всем в черном ходить, если у тебя сын воюет? – спросила одна соседка другую.
Не ходить! Но помнить, что треснул-то наш общий дом. В соседней квартире, которая вниз летит, – крики, боль и слезы. Им помощь нужна! И нужно протянуть руку, потому что, рухни та часть, так она и целую за собой утянет. А поддержи мы, помоги, хотя бы молитвой, настанет день, и там, и там дети будут молиться о том, о чем молятся обычно дети, – о щенках! И срастется трещина.
И не ныть по пустякам, не скандалисты из-за ерунды, не жаловаться и роптать каждую секунду. Не погрязать в каком-то болоте и не тратить время зря. А благодарить за то, что у нас просто кофемашина сломалась. И помнить, что каждый день может стать последним даже не на войне.
А пока – пропасть. Две жизни, которые были когда-то одной.
Но скоро, наверное, опять будем на детекторы дронов парням собирать. Ведь у них тоже дети. Да и не только им мы этим помогаем, но и себе. Неужели непонятно?
Источник: Московский Сретенский монастырь
